С самого рассвета 29 августа (солнце взошло в 5 утра) мидель-дек (средняя батарейная палуба) «Royal George» кишела женщинами и детьми.
Вряд ли (по крайней мере, об этом нет записей) был поднят традиционный «свадебный венок», означавший, что на корабле больше не следят за дисциплиной и женщинам дозволялось какое-то время оставаться на борту, живя с мужчинами. Адмирал Кемпенфельт, набожный автор духовных стихов, не был человеком, который одобрил бы такой сигнал к разгульной жизни. Тем не менее, когда отпуск на берег с его возможностями для дезертирства был закрыт, лишить экипаж, готовящийся к плаванию неизвестной продолжительности, этого обычного прощания с объятиями жён, детей и подруг – означало бы подвергнуть дисциплину слишком серьёзному испытанию. И хотя квартердек мог делать вид, что не замечает их, около 300 женщин (многие из которых, как гласит один источник, «были самого развратного нрава») и 60 детей предавались любви или веселью. Другой источник, выражаясь более двусмысленно, сообщает, что на борту находились «100 или 200 дам с Пойнта, которые, хотя и не ищут ни мужей, ни отцов, всё же посещают наши новоприбывшие военные корабли». Были и евреи, стремившиеся учесть любые необналиченные платёжные расписки, и торговцы, выставлявшие свои разнообразные товары, чтобы обмен последними подарками и пополнение матросских сундучков не оставили ни монеты, которая могла бы прожечь дыру в карманах моряков в предстоящем плавании.
Несмотря на это нашествие, корабль был накренён на левый борт, чтобы провести небольшой ремонт корпуса чуть ниже ватерлинии. Этот ремонт был предпринят в то время, когда, несмотря на приказ командующего эскадрой никого не отпускать на берег, три уоррент-офицера, непосредственно отвечающих за подобного рода операции – штурман, констапель и боцман – фактически находились на берегу. Этот факт не преминул отметить Никольсон, писавший после событий.
Корабль накренили при помощи перемещения пушек с одного борта на другой. Таким образом получился крен, достаточный для проведения ремонта. Этот крен был значительно меньше того, который обычно возникал бы при бортовой качке в море. Хотя при этом орудийные порты гон-дека оказались у самой воды, никакой беды не случилось бы, если бы эти порты были надежно задраены, а шпигаты заткнуты пробками. Вместо этого порты оставили открытыми, чтобы через них можно было принять груз больших бочек[1] с ромом и водой с пришвартовавшегося к борту судна снабжения. Это произошло во время прилива, когда из-за двойного прилива, характерного для Спитхеда, вода была неспокойной.
На несколько мгновений угол крена увеличился под весом бочек, которые не спускали по одной в трюм, а укладывали рядом с портами. От их веса нижние портовые косяки опустились чуть ниже уровня воды. Уже и до этого немало воды попало внутрь корабля. Затем последовал последний напор, который положил корабль на бок. Переворачиваясь, он потопил пришвартованное судно. Через несколько мгновений, наполнившись водой, он выпрямился и затонул с вертикально торчащими мачтами.
До последней минуты капитан и его офицеры не осознавали грозящую кораблю опасность. За несколько минут до опрокидывания тиммерман[2] поднялся на квартердек, чтобы предупредить вахтенного офицера. Но царила такая неразбериха, что он не знал, кто именно был вахтенным офицером, и вместо этого предупредил вспыльчивого лейтенанта Холлингбери, который дважды сердито огрызнулся. К тому времени, когда предупреждение дошло до капитана, было уже слишком поздно. Все попытки выпрямить корабль оказались тщетными, и он затонул, когда капитан даже не успел предупредить адмирала в его каюте.
Через девять дней после гибели корабля был созван военный трибунал. Он решил, что капитан и экипаж ни в чём не виноваты. Катастрофу приписали отрыву значительной части корабельного набора. Это был извращенный вердикт, противоречащий весу доказательств. которые последующие события опровергли.
[1] Речь о 238-литровых бочках.
[2] Старший плотник, один из уоррент-офицеров на корабле.